Сумасшедший скиталец

Сумасшедший скиталец

15.06.2012 16:45

Рейтинг: 0,00 (0)

Поэт: Eva_ramiR

Серия стихов: ИНТЕРПРЕТАЦИИ

William Blake
THE MENTAL TRAVELLER

I travell'd thro' a land of men,
A land of men and women too;
And heard and saw such dreadful things
As cold earth-wanderers never knew.

For there the Babe is born in joy
That was begotten in dire woe;
Just as we reap in joy the fruit
Which we in bitter tears did sow.

And if the Babe is born a boy
He's given to a Woman Old,
Who nails him down upon a rock,
Catches his shrieks in cups of gold.

She binds iron thorns around his head,
She pierces both his hands and feet,
She cuts his heart out at his side,
To make it feel both cold and heat.

Her fingers number every nerve,
Just as a miser counts his gold;
She lives upon his shrieks and cries,
And she grows young as he grows old.

Till he becomes a bleeding Youth,
And she becomes a Virgin bright;
Then he rends up his manacles,
And binds her down for his delight.

He plants himself in all her nerves,
Just as a husbandman his mould;
And she becomes his dwelling-place
And garden fruitful seventyfold.

An aged Shadow, soon he fades,
Wandering round an earthly cot,
Full filled all with gems and gold
Which he by industry had got.

And these are the gems of the human soul,
The rubies and pearls of a love-sick eye,
The countless gold of the aching heart,
The martyr's groan and the lover's sigh.

They are his meat, they are his drink;
He feeds the beggar and the poor
And the wayfaring traveller:
For ever open is his door.

His grief is their eternal joy;
They make the roofs and walls to ring;
Till from the fire on the hearth
A little Female Babe does spring.

And she is all of solid fire
And gems and gold, that none his hand
Dares stretch to touch her baby form,
Or wrap her in his swaddling-band.

But she comes to the man she loves,
If young or old, or rich or poor;
They soon drive out the Aged Host,
A beggar at another's door.

He wanders weeping far away,
Until some other take him in;
Oft blind and age-bent, sore distrest,
Until he can a Maiden win.

And to allay his freezing age,
The poor man takes her in his arms;
The cottage fades before his sight,
The garden and its lovely charms.

The guests are scatter'd thro' the land,
For the eye altering alters all;
The senses roll themselves in fear,
And the flat earth becomes a ball;

The stars, sun, moon, all shrink away,
A desert vast without a bound,
And nothing left to eat or drink,
And a dark desert all around.

The honey of her infant lips,
The bread and wine of her sweet smile,
The wild game of her roving eye,
Does him to infancy beguile;

For as he eats and drinks he grows
Younger and younger every day;
And on the desert wild they both
Wander in terror and dismay.

Like the wild stag she flees away,
Her fear plants many a thicket wild;
While he pursues her night and day,
By various arts of love beguil'd;

By various arts of love and hate,
Till the wide desert planted o'er
With labyrinths of wayward love,
Where roam the lion, wolf, and boar.

Till he becomes a wayward Babe,
And she a weeping Woman Old.
Then many a lover wanders here;
The sun and stars are nearer roll'd;

The trees bring forth sweet ecstasy
To all who in the desert roam;
Till many a city there is built,
And many a pleasant shepherd's home.

But when they find the Frowning Babe,
Terror strikes thro' the region wide:
They cry 'The Babe! the Babe is born!'
And flee away on every side.

For who dare touch the Frowning Form,
His arm is wither'd to its root;
Lions, boars, wolves, all howling flee,
And every tree does shed its fruit.

And none can touch that Frowning Form,
Except it be a Woman Old;
She nails him down upon the rock,
And all is done as I have told.

***

СУМАСШЕДШИЙ СКИТАЛЕЦ

Я беспрепятственно скитаюсь в мире,
Людской обители всех женщин и мужчин,
А мерзости, что вижу я и слышу – шире,
Озноб сковал до мозга от этих чертовщин.

Там, где малыш родился в радость,
Плодится грех, взрастает зло.
Мы собирали фруктов спелость,
Едим гнилой и горький плод.

Коли рожден на свет был мальчик,
Так жертвой станет для карги.
В крови его ребячьи пальчики,
Не снимет злых вериг с руки.

Венок терновый впился в кожу,
Сквозные раны на его ногах,
Порез под сердцем, болью гложет,
Мученье жарит мыслей прах.

Ее молитвы плавят нервы,
А чаша жертвы до краев,
Полна нежизнью – Его кровью,
А выпив – станет молодой.

Пока стекает его юность,
В кровавый зев Её клыков,
Весталка забирает радость,
Его непрожитых годов.

Теперь свободен от неволи,
Врастает плотью в перегной,
Она растит на нем левкой –
Цветы для королев весной.

Пройдет пора цвести – увянет,
Скиталец нежный и земной,
И камни златом вновь покроет,
Такой холодный и пустой.

Её сады пестрят камнями,
Рубины, яшма, изумруд –
То души плачут, и слезами,
Любовь стекает в золотой сосуд.

Они его, что плоть от плоти,
Они его, что кровь от крови,
Он голодранец – ищет вход,
В сокровищницу, тех невзгод.

Он плачет в их слепящих искрах,
Тщета их копи превозмочь,
Там дом стоит – чертоги ночи,
И малым злом своим манит.

Та девочка – твоя Валхалла,
Её чертог – огонь и власть,
Осмелься, покорми сначала,
Не откажись с собой забрать.

Она опорой тебе будет, любя,
Любого, в рубище иль в злате,
Забыв о возрасте и предрассудках люда,
Тебя для новой жизни возродит.

И ты пойдешь вперед, без слез,
Так многие ушли и до тебя, когда-то,
Слепые и согбенные под ношей слов,
Пока им Дева юная не отдана в награду.

И воспоёшь: «Какие наши годы!»,
Когда Она в объятьях, так нежна,
Чертог всех бед исчезнет, и свобода,
Цветов посеет дивных семена.

И опыляясь цветом горько сладким,
Все расцветет, покуда видит глаз,
И здравый смысл осуществит все сказки,
И плоская земля преобразится в шар.

Небесные тела малы на расстоянии,
Пустыня велика, но есть и ей конец,
И ешь ты, или пьешь – невелико значение,
Когда свет из души, рассеял мрак вокруг.

И сладость её губ, важнее хлеба,
И пьян ты без вина, слизав улыбку с уст,
Её животный взгляд, рождает в тебе Феба,
Невинность уже в прошлом, ну и пусть.

Ты пьешь ее красу, и подъедаешь юность,
И молодеешь с каждым новым днем.
И в дикой страсти той, неистовые оба,
Боитесь, в этой схватке пропадем.

От страха, выпьет что её до дна,
Она бежит от этого животного огня,
А Он преследует, и ловит, на исходе дня,
И утоляет снова чувства походя.

Уже не столько любит, сколь берет,
И в ненависти той оскудела пашня,
Садистских пут жесток водоворот,
Где хищником над жертвой он глумится.

Он снова своенравный сорванец,
Она измученная, дряхлая старуха,
Как долго здесь теряли любовь и честь,
Истоптана листва, цветы пожухли.

Деревья льют ручьем свой сладкий сок,
Для тех, кто утомился от скитаний,
А города растут, прошел мытарствий срок,
И паства многочисленна, и пастырь – дома.

Увидев взгляд угрюмый малыша,
В испуге оставляют эту местность,
Услышав крик его, сжимается душа,
И сторонится путник той окрестности.

Кто в доброте, пытался утешать дитя,
Тот пожалел об этом не однажды,
Лев, Вепрь, Волк – вот имена мальца,
Пугающего путников отважных.

И мысли его темные как ночь,
И лишь карга спешит ему помочь,
Опять прибит он у подножия горы,
И сеет пагубных растений споры.